Тени Ахерона 1. Тени Ахерона. Страница 2
Никто не спорит, Альбиона была глупа, как пробка, но своего упускать не собиралась и отлично знала, что теряет. Есть заметная разница между десятью тысячами кесариев и всеми сокровищами Аквилонии вкупе с королевским титулом, который был так близко, почти в руках! В общем, разочарованная в жизни красотка, снова попыталась показно покончить с собой, а затем покаялась и нежданно-негаданно ушла в митрианский женский монастырь, отдав все золото в пользу обители.
Но и тут не обошлось без тихого скандала. Спустя несколько лун после отречения Альбионы от мира в замок короны прибыла настоятельница монастыря и потребовала встречи с королем. Конан (равно и Зенобия, к тому времени уже являвшаяся коронованной государыней) с легким удивлением узнали, что Альбиона родила мальчика и после родов скончалась. А перед смертью сообщила настоятельнице, что дитя является потомком короля Конана Канах.
Как прикажете поступать?
Дело решила Зенобия, как всегда легко и изящно. С владетельницы монастыря было взято клятвенное обещание молчать до гробовой доски, а младенца быстро переправили в Пограничное королевство, к родственникам Зенобии — младшая сестра королевы недавно принесла двойню и согласилась выкормить и взять на воспитание бедного сиротку. С единственным условием: ребенок никогда не узнает, кто его настоящие родители и будет взращен верным подданным Пограничья.
Целая романтическая история, правда? Брошенная любовница, смерть матери, царственное дитя тайно отданное чужим людям… Разрыдаться можно! Однако, и Конан и Зенобия, отлично помнившие приведшую к чудовищной катастрофе путаницу с законным и незаконным наследником в Немедии, решили не рисковать. Ребенок благополучно вырастет в богатой и дружной семье, а Пограничье — очень неплохая страна. Впоследствии незаконный ребенок Конана войдет в могущественный клан Сольскелей и его жизнь будет устроена наилучшим образом.
Мое мнение о Зенобии-Дженне таково: прежде всего, она хороший, верный и честный человек. Зенобия умна, решительна, не отступает от данного однажды слова, ничуть не ревнива. Она, как и царственный супруг, одинаково хорошо себя чувствует и в дворовых покоях, и в обеденной зале провинциального кабака. Раздававшееся два года назад шипение придворных графов-герцогов-маркизов о «худородной варварке» быстро утихло — Зенобия недаром провела пять лет при куда более чопорном немедийском дворе и научилась всему, что положено знать даме ее круга. А то, что королева является купеческой дочкой, в народе никто не удивлялся. На иных тронах и шлюхи да маркитантки сиживали, и ничего — правили не хуже других…
Учтем еще крайне сомнительное происхождение самого короля и поймем: если новую династию как у простецов, так и в дворянской среде поименовали «варварской», значит, таково веление творящей историю мира богини судьбы.
Сейчас, к окончанию летних лун 1296 года, Зенобия снискала себе уважение в придворных кругах, окружениях и окружениях окружений, тем более, что она является другом таких уважаемых представителей рыцарства как «первейший дворянин» Просперо Пуантенский и Хальк, барон Юсдаль. И не говорите, что меня обуял грех гордыни — все-таки, по негласной иерархии Аквилонского королевства, я стою на шестой сверху ступени лестницы власти и влияния после самого короля, Просперо, канцлера Публио, командующего войском Паллантида и загадочного барона Гленнора, возглавляющего нашу секретную службу. Тайный советник короны — это не шутки!
Что бы сказала моя дражайшая мамочка, жена захолустного барона, видевшего в своей жизни только охоту, стычки с пиктами и невинные интрижки с молоденькими служанками в своем замшелом замке на окраине Гандерланда?..
Кстати, я забыл упомянуть еще одну важную деталь: на праздник середины лета 1294 года играли не одну, а целых две свадьбы — некий тайный советник и придворный летописец имел честь взять в жены баронессу Цинцию Целлиг из Бельверуса…
* * *Вот он, скромный королевский кортеж. Двадцать два всадника, без всяких пошлых дорожных атрибутов наподобие фургонов с платьями, драгоценностями и камеристками Ее величества. Конан и Зенобия предпочитают путешествовать налегке и почти инкогнито — если бы не «малый коронный штандарт», развевающийся над головой отряда, можно подумать, что едут обычные дворяне в сопровождении почти двух десятков офицеров гвардии из отряда «Черный дракон». Королева едет в мужском седле, а вовсе не в дамском, и нарушает все правила этикета мужским охотничьим костюмом, даме и монархине не приличествующим.
Смею заметить, что само понятие «этикет» за последние восемь лет преизрядно трансформировалось — спасибо Конану, лихо отменившему большинство нелепейших придворных постановлений, связывавших человека по рукам и ногам.
Если при последних королях из рода Эпимитреев монарх полагался «священной особой» в религиозном понимании данного слова (как-никак, потомки самого Эпимитриуса!), то варвар справедливо заявил, что уж он-то к династии знаменитого святого никаким местом не принадлежит, а посему прежние духовные обязанности короля, как верховного жреца митрианства, он передает настоятелю главного храма Тарантии и собирается быть королем сугубо светским. Делами религии пускай занимаются те, кому это интересно и близко к сердцу.
…Я начинал службу в замке короны при Нумедидесе и отлично помню, как «священный» государь Всея на Свете допускал дворян к «перстнецелованию» (отменено Конаном), а таковое перстнецелование полагалось мистическим приобщением к тайнам откровения Эпимитриуса. Помню отвратительно-напыщенные храмовые службы, где положено было приносить жертвы особе ихнего величества, словно божеству. Многое помню. Например и то, как «отец Аквилонии» изволил драть свое священное горлышко, не погнушавшись самолично облаять уважаемого всем дворянством герцога Троцеро Пуантенского, чем-то не угодившего божественной особе Нумедидеса. Не удивляюсь, что именно Троцеро и его бойкий племянник вкупе с бароном Гленнором организовали тот знаменитый заговор, приведший на трон Конана и выдвинувший молодого Просперо аж в вице-короли — никакой дворянин не потерпит публичного унижения, будь ты хоть сотню раз богом или его человекоподобным воплощением.
Теперь все иначе. Конан и королевские приближенные здраво смекнули, что ради блага государства (и собственного удобства) следует отказаться от ряда замшелых традиций с тысячелетней историей и провести определенные реформы, способные приблизить персону короля к Трем Высоким Сословиям — дворянам, купцам и горожанам. А начать реформы следует как раз с изменений чудовищного дворцового этикета. Новая мода в замке короля скоро станет известной в самых отдаленных поместьях, а что достойно монарха, то достойно каждого.
Посему в наши дни никого не шокирует появление Конана на улицах Тарантии в скромной форме легата Черных Драконов и в сопровождении двух-трех телохранителей (самая малая свита Нумедидеса или Вилера составляла не меньше полутора сотен придворных холуев). Никто не ворчит на Зенобию, частенько появляющуюся на людях в мужской одежде или платьях с глубоким вырезом. Горожан ничуть не огорчила отмена нескольких особо пышных «коронных торжеств», деньги на которые, разумеется, прежде выкачивались из жителей Тарантии: простота стала основой жизни столицы. Дворянство со вздохом облегчения приняло известие об отмене наиболее оскорбительных уложений «о почитании особы государя». А сам Конан, безжалостно расправившись с самыми уродливыми традициями и создав новые, почувствовал себя гораздо свободнее.
Никто не спорит, на королевских приемах, государственных праздниках или иных торжествах, король являет себя народу во всем блеске и пышности, в горностаевой мантии, Пятизубом венце короля Алькоя, окруженный сияющими алмазами и золотом приближенными и разодетой в парадные облачения гвардией; орут трубы, реют знамена и распеваются гимны — Аквилония должна показывать всему миру и своим подданным, что величие страны с воцарением варварской династии ничуть не исчерпалось, а вовсе наоборот — возросло. Но в делах личных, в общении с наиболее близкими друзьями, Конан остается только Конаном. Варвар предпочитает не корчить из себя уже упомянутого «государя Всея на Свете» — эту обидную для Нумедидеса формулу некогда придумал острый на язык Просперо и она прочно вошла в обиход.